Колымский тоннель - Страница 31

Такэси глядел ожидающе, но и с каким-то подвохом: возможно, рассчитывал на испуг. А ничего, решил Скидан, не привыкать.

— Да хоть сейчас, — ответил он быстро. — Только скажи, можно там записывать, рисовать?

— Там нельзя шевелиться, — сказал Кампай, — нельзя отвлекаться. Всегда входишь в пустое пространство, это проверено и говорит явно за то, что видения зависят полностью от тебя самого. Если начнешь двигаться, это весь строй нарушит, начнется мелькание, головокружение и тошнота. Поэтому смотри, если и возьмешь опять пистолет, лучше его не заряжай. От выстрела может произойти все что угодно.

Вот почему он так смотрел! Знал про пистолет… И не побоялся. Значит, настолько был уверен, что успеет… Силен!

— Хорошо, — сказал Скидан, — давай снаряжение.

— Нет-нет, сегодня уже нельзя. Второе подряд посещение обычно вообще ничего не дает. В лучшем случае — слабые тени. А если через несколько дней, то иногда даже пробиваются звуки.

— Хорошо, — повторил Скидан. — Когда угодно.

"У-год-но", — пропел Такэси. — Какое изящное слово!

3. Свои — чужие

Скидан впервые узнал, как ноги несут сами. Он, конечно, не хотел идти в лечебню к Краснову, он не желал его видеть и тем более — разговаривать. Но, пока размышлял над миражами Такэси, тело вышло из Минспроса, заняло свободную машину и само же выбр алось из нее у входа в стеклянный куб с красными горящими буквами над входом, куда осенью внесли носилки с телом в зековской робе. Почти полгода сопротивлялся, но вот — пришел-таки.

Скидан осмотрелся среди белых машин с красными полосами, прочел еще раз красные буквы, а ноги уже вносили его в широкую стеклянную дверь, на которой значилось: "Войди больным, выйди здоровым".

— Больного, значит, не выпустят, — Скидан усмехнулся чему-то знакомому в этом тексте. Чем-то слегка напоминала такая категоричность ту систему, в которой он работал, когда был Красновым.

В вестибюле, сразу у входа, он увидел экран терминала. Но вместо пульта — всего одна красная кнопка. Скидан нажал ее, и на экране появилась темная женская головка, склоненная к какой-то работе. Она тут же вскинулась, якутские глаза тревожно уставились на Скидана:

— Что случилось?

— Привет! — сказал Скидан спокойно.

— Привет! — сказал облегченно улыбнулась. — Никто не болен?

— Ищу человека, — объяснил Скидан. — Осенью видел, как его привезли на носилках.

— Было несколько осенью. Один сорвался с дерева, повредил позвоночник. Еще одного медведь помял. Одного порвали волки за городом, уже по снегу. Одного смыло за борт, переохладился…

— Этот мог быть без карточки, — сказал Скидан осторожно. — И одежда не наша.

— А-а-а! — она сразу вспомнила. — С севера привезли. Истощение и перелом голени.

— Так точно! — вырвалось у Скидана.

Якуточка засмеялась, но тут же грустно сообщила, что этот красивый человек, Александр Краснов, до сих пор не восстановлен психически, что надежд мало, что он живет в санаторном отделении и повидать его, пожалуй, можно. Она сейчас свяжется с ведущим лекарем, пусть хозяин… Скидан не отходит от терминала. Экран опустел.

— Ишь, красивый, — пробормотал Скидан. — Только с чего же он тронулся?..

Через пару минут дежурная появилась, сообщила: "К тебе идут" и погасила экран. Еще через минуту к Скидану вышел молодой атлет с проникающим в душу взглядом и, назвавшись Виктором Первым, повел к эскалатору.

Стеклянный куб лечебни был огромен и имел внутри обширный двор с прозрачной крышей, именуемый садиком. Обозрев сверху беседки, клумбы и фруктовые деревья, они спустились туда неспешным шагом, беседуя о странном пациенте Виктора.

— Выраженная мания преследования, — рассказывал Виктор. — Все время опасается, что за ним придут и заберут в какой-то лагерь, в какую-то зону. Масса неизвестных слов. Я записывал. Вот, пойми-ка, — Виктор выхватил блокнотик. — "Энкэвэдэшник", "попка", "кумовья", "фашисты", "баланда" / кстати, это какая-то еда /, "капитан"… А вот совершенно странное сочетание слов: "враг народа". Явная паранойя! Ведь это относится не к болезни, не к насекомому кровососущему — к человеку! Один раз было такое вот странное понятие: "Заградотряд с оптикой". Что за дикие требования к точности при строительстве заборов?! Словом, у человека явное раздвоение личности, он живет в каком-то другом мире, образно выражаясь… Страшно и удивительно — об этом выдуманном мире он знает все, знания эти даже ужасают, а вот о своем, реальном мире он не помнит почти ничего. Адекватно реагировал только на слова "Магадан" и "Колыма". Даже "Лабирия" не говорит ему ничего! Вместо "хозяин" он говорит" товарищ" или, — Виктор заглянул в блокнот, — "мужик", "браток", "старина". Еще — "славянин". Меня называет — "доктор". Мне это, кстати, нравится. Звучно.

Скидан слушал знакомые слова и без приязни думал, что вот шел человек сюда — просто узнать о здоровье другого человека, ну, может быть, справиться, где он сейчас; ну, притворился психиатром; шел, не сомневался в могуществе лабирийской медицины, а теперь приходится думать, как отвертеться от встречи. Хуже того, уже ясно, что не отвертишься. С тобой разговаривают как с коллегой, от тебя ждут участия. И это естественно: сам пришел, значит что-то можешь и чего-то хочешь… Тогда — вот и выход. Надо проявить профессиональный интерес. Только так, чтобы не вызвать подозрений.

— Знакомые слова, — Скидан чуть не добавил: "коллега", но передумал. — Последнее время я изучал систему изоляции и психической… адаптации на Острове Скорби, так там кое-что из этого — в ходу.