Колымский тоннель - Страница 34

— Спрашивай, — сказал он звонко.

— Ишь, ты, — оценил Краснов. — Ну, посмотрим, что тебе разрешили…

И он спросил, почему все же его, беглого зека, не вернули в лагерь. Власть, что ли, переменилась? Можно считать, что так, ответил Скидан. А если без допущений? Без допущений придется повторить, что здесь другая страна, другое общество, где только… два человека знают, что такое НКВД. Эти люди — Скидан и Краснов. А почему энкэвэдэшник Краснов стал вдруг Скиданом? Нет НКВД, нет и энкэвэдэшников, ответил Скидан.

— Следы заметаешь, — заключил Краснов. — Значит, рыло сильно в пуху.

— Нет больше Краснова, — резко сказал Скидан.

— Тебя, — ответил Краснов. — А мне прятать нечего. Мои руки только в немецкой крови, но там не я начал.

Потом был вопрос о жизни в Магадане: такова ли она, как показывают в кино? При этом Краснов указал стволом на свой терминал. Тут же встал, включил одну из информационных программ, вернулся на диван, а Скидана вместе с креслом развернул так, чтобы он тоже видел экран. При этом бывший начальник лагеря оказался боком и бывшему зеку, в еще более невыгодном для себя положении. Надежда на прыжок исчезла полностью.

— Что это? — спросил Краснов.

— Прибавь громкость, — предложил Скидан.

— Да нет, мне интересно, что ты скажешь.

Бедный капитан Краснов считал себя такой важной персоной, что верил, будто для него одного станут сочинять и транслировать восемнадцать программ элевидения.

Был включен канал транспорта и связи. Только что исчезла с экрана какая-то электросхема, и появился треугольник с самолетным килем, под которым изрыгали огонь две дыры. Это сооружение было какой-то смесью самолета и воздушного змея, но летало, судя по его тени на облаках, очень быстро. Вперед выступал пикообразный нос с двумя маленькими, совсем крохотными крылышками,

— Это "Кальмар", — узнал Скидан. — Новый для них летательный аппарат.

— Ракетный, что ли?

— Нет. Он сквозного действия. Всасывает воздух, а выбрасывает продукты горения. Принцип головоногого моллюска. Есть поменьше — "Каракатица" и "Осьминог". Теперь вот это чудовище. Только больше трех штук им построить не дадут. А то и вовсе запретят.

— Почему?

— Да ты что, сам не видишь? Он же грязный! От него копоти, как от вулкана. Мы так все задохнемся… Бывают, конечно, крайние случаи, когда надо срочно через океан — врача или еще какого-то специалиста. Но зачем такая махина? Говорят: а вдруг пожар, катастрофа, придется везти спасателей. А большинство считает, что — не будет сверхмашин, не будет и катастроф. Не нужен этот гигантизм.

— В других странах будут, а у нас не будет? Они же настроят бомбардировщиков, десантных…

— Оружия нету, Краснов! Нету совсем! Ну почему ты не веришь?

— Да потому что ты врешь! Ты в больницу пришел с пистолетом, а хочешь, чтобы я поверил…

Скидан с первой минуты жалел, что взял с собой пистолет. В отчаянии он предложил:

— Пойдем вместе на улицу, спросишь первого встречного! Пойдем куда угодно — хоть в порт, хоть в учебню, хоть в Минспрос: увидишь все сам, потрогаешь…

— А пистолет тебе вернуть, — подхватил Краснов. — Кстати, как здешняя Лубянка называется? Минспрос?

— Минспрос, — объяснял Скидан уже почти без надежды, — это единственное здесь министерство. Министерство спроса.

Скидан остановился, уверенный, что сейчас его перебьют, выжидательно посмотрел на Краснова. Но тот молча кивнул, чтобы продолжал, и в глазах его, которые глядели все так же прицельно, не было насмешки. В них было любопытство.

— Пистолет можешь себе оставить, — Скидану впервые за разговор показалось, что инициатива — у него. — Только стрелять не надо.

— Это мое дело, — жестко перебил Краснов. — О Минспросе давай. Подробно. Как там допрашивают?

— Хорошо, — Скидан покорно кивнул. — Только сначала немного о власти, а то опять не поверишь. Дело в том, что государства, как у нас, тут нет. Лабирия — не государство. Это просто название местности. Власти, как у нас, тоже нет. Вот у нас в Союзе была одна партия. В других странах — по нескольку партий, которые борются между собой. А здесь — профсоветы. Совет лекарей, совет химиков, совет футурографов, совет энергетиков…

— Совет тюремщиков, — подсказал Краснов.

— Тюремщиков тут нет. Если кто-то убивает случайно, его не судят и не садят: считается, что это убийство будет и так мучить его всю жизнь. А кто убил нарочно, того признают больным и помещают в соответствующую лечебню. Остров Скорби — лечебня для убийц. Но мы отвлеклись от власти. Есть местные профсоветы, они занимаются вопросами своего производства, жильем (каждая профессия живет в своем доме — так удобнее)… Сами себя благоустраивают, свои профессиональные библиотеки, свои спортивные сооружения… Транспорт — общий. Его обслуживают транспортники. Машины без колес, на воздушном экране — ты видел… в кино? Вождение безопасное, водить может каждый. Выше нормы разрешено летать только "скорой помощи" и, иногда, связистам. Для детей отведен особый, учебный район города. Называется — Городок. Они в основном там и живут, им нравится, потому что сами себе хозяева, только с учителями. Но кто хочет, ночуют с родителями, а днем — туда, на учебу… Но я опять отвлекся. Общий Совет — это представители всех профсоветов. Решают, понятно, общие для всех проблемы. Общие законы, общие сооружения, общие реформы — скажем, в воспитании детей…

— А образование? — Краснов смотрел с сомнением, но больше — с интересом.

— До двенадцати лет дети получают общее образование в Городке, а потом их учат на тех производствах, которые они себе выбирают. Что-то вроде наших ФЗУ, только у каждого свой мастер. Чаще всего — кто-то из родных.